эндимион держит её за руку. они идут по парку, а их дочка бежит впереди вместе с подружками и детский смех разлетается по округе. ей так хорошо, что и словами не передать, счастью нет предела. но... из темноты резко раздался звон и яркие картинки сменились жестокой серостью скудного дня. -мамору - застонала она и лицо сморщилось, будто от зубной боли. три года назад она бы заплакала, но слёз больше не было, кончились. кто бы мог подумать что у неё они закончатся?
усаги пришлось проснуться и пойти умываться. каждое утро начиналось так - тяжело, через боль и отчаяние, пусть уже и не такие яркие, но эти чувства присутствовали в жизни будущей королевы. каждый день она делала всё по инерции, каждый вздох она делала чуть ли не через силу, чтобы только дожить до вечера и вновь погрузиться в сладкие грёзы сна. и так по кругу, вот уже три года. когда-то цукино пришла даже мысль о самоубийстве, но она быстро ушла. усаги всё равно в будущем должна стать нео-королевой серените, её ещё предстоит спасти мир, а значит, если сейлор мун решит покончить с собой, на её плечи ляжет ещё тысячи жизней. когда-то сецуна сказала: "усако, живи так, чтобы мамору, глядя на тебя с того света не корчился от стыда". круглолицая(когда-то, теперь у неё осунувшееся лицо) знает, что мамору хотел бы, чтобы её жизнь продолжалась и была наполнена радостью. и если второе она обеспечить пока не может (сможет ли вообще?), то первое - запросто. усаги старается из всех своих сил. луна в это время ей помогает, спит всё время рядом и не пытается язвить, предлагает съесть пирожное, но уса отказывается, кто бы мог подумать? луна ждёт, когда время хоть немного залечит раны. если их вообще возможно залечить.
дорога до институту, как обычно, не обходится без сигареты - да, за это мамору по голове не погладил бы, но они хоть как-то отвлекают, а ещё, могут укоротить жизнь, не факт, но почему бы не попробовать? ами и рей присоединяются к цукино по пути, пытаются отвлечь разговорами, как всегда. хоть у них и появился новый старый враг, сейлор мун они к этому не привлекают пока что, потому что боятся за неё. да, она - самый сильный воин, но так было вместе с ним, а сейчас как будто она своей души лишилась, части себя, и сил стало меньше. по крайней мере, так думали войны и берегли свою будущую королеву.
на лекциях и семинарах усаги не спала обычно, а даже пыталась слушать. сейчас самое начало семестра и к ним в группу должны были прийти новенькие. цукино было наплевать на это. она водила ручкой по листу, вырисовывая силуэты зайчиков, периодически делая глокти кофе из термоса, а иногда просто замирала, глядя в стол. подруги на этот семинар не пошли, могла бы пойти минако, но она заболела. усако была одна. теперь почти всегда.
преподаватель кашлянул, привлекая внимание. уса подняла голову и посмотрела на него. -у нас в группе в этом году один новенький - поприветствуйте, сейя коу - услышав имя, сейлор мун тряхнула головой слегка, недоумевая. совпадение? - только и прозвучало эхом в голове. но когда он зашёл, через мгновенье, то всё стало ясно. совпадением тут и не пахло, вообще. это был он. тот самый сейя, тот самый звёздный воин. мысли у усаги перемешались, в голове царил сумбур и сердце, казалось, застучало где-то в мозгу. куколка - это единственное слово, которое можно было чётко выделить среди всего потока из эмоций, мыслей и чувств. она помнит, как он называл её когда-то. она не знает, будет ли он называть её так сейчас? и хотелось бы ей этого? а если хочется, то что всё это значит? стоит ли стыдиться собственных чувств, или уже много времени прошло, а есть ли здесь вообще временные рамки?
усаги с трудом дожидается конца пары. елозит на стуле и делает вид, что вовсе не удивлена, хотя у неё на лице крупными буквами написано противоположное, но она старается вида не подавать. на перемене она выскакивает за дверь как можно быстрее, благо сидела у выхода и успела выскочить, на улицу выйти и закурить. цукино боялась подойти к нему, боялась спросить, просто решиться не могла, проще было спрятаться. хотя вопросов было великое множество, и главный: what the fuck? что он здесь делает, для чего и почему? неужели ради меня? неужели он всё ещё меня любит? - и это малая часть из всего того, что спросила бы уса, но пока она лишь стояла за углом и делала очередную затяжку. ей просто нужно было время. но его у неё не было

могу писать вот так

это с самого начала обещало закончиться каким-нибудь провалом — любая поездка и выездка с мистером ромиресом заканчивалась или каким-то дурацким происшествием, за которое мужчину давным-давно уже должны были сместить с преподавательское поста, или самым нудным днём во всей жизни шестнадцатилетних подростков. лорра старалась не влезать с конфликтом и вопросами, которые определённо ухудшили бы её отношения с преподавателем, с которым они и так не особо ладили, но мысленная дилемма, почему экскурсию по музею искусств собирается курировать именно мистер ромирес, возникла у неё ещё во время объявления данного на прошлой неделе. возможно, сам бы преподаватель ужасно обозлился бы на подальшие реплики, но он явно был далёк от искусства — уж что имелось, то и имелось.

обычно все схожие мероприятия проходили под присмотром мистера мура — их преподавателя изобразительных искусств, за глаза давным-давно названным «бэмби» за весь свой мягкий как внешний, так и внутренний мир. обычно, конечно, подобные события — всякие выездки в музеи или на природу с художественной целью — проводились конкретно для его учеников, но он никогда не отказывал всем желающим присоединиться к их небольшой уютной компашке, чем лорра однажды и воспользовалась. если говорить честно, то ей невероятно понравилось тогда — мистер мур сам что-то рассказывал, из того, что узнал во время учёбы в колледже искусств или при прочтении заумной книжки в своё свободное от дел время.

так что лорра правда не понимает, почему в этот раз, когда они буквально оказываются в музее изобразительных искусств, с ними не мистер мур, отлично бы справившийся с концентрацией внимания своих учеников и держащий их под контролем во время рассказа научного сотрудника — «мишель р. баския», читает она на бэйджике мужчины рядом с одной из картин, — а мистер ромирес, который начинает скучать на первых же минутах их экскурсии похлеще всех вместе взятых учеников. лорра кидает на него взгляд через плечо — мужчина зевает в кулак, так исподтишка, но всё ещё абсолютно различимо, что ей очень хочется тот час то ли засмеяться, то ли закатить глаза, но в итоге лишь отворачивается обратно, возвращая внимание мистеру баския.

его речь поставлена так хорошо, что лорра по-настоящему заслушивается буквально с первых же предложений и вникает во всю суть происходящего, стараясь впитать в себя как можно больше информации. раньше она, как бы это не звучало, не особо интересовалась искусством, но сейчас, слушая о том, как дюрер открыл новый путь автопортретам, буквально вдохнул в них жизнь и будущее, лорра по-настоящему вслушивается и старается не только слушать, но и слышать. а когда они с мистером баския пересекаются взглядами, то даже позволяет себе улыбку, буквально непроизвольную, будто расплывшуюся на её лице по собственному желанию, а после ловит ответный изгиб на чужих губах, и это всё тут же отдаётся чем-то приятным в душе, как аккуратно приложенный прохладный компресс с мятой.

вся экскурсия пролетает невероятно быстро — вот только моргнул, и всё, «спасибо за внимание» и чужие макушки, растворившиеся по всему залу по своим делам. лорра оглядывается по сторонам, примечая то небольшие компашки, перешептывающиеся в уголках с прижатыми плечами, то одиноких учеников, бродящих вдоль некоторых стен с вывешенными в ряд картинами и мажущих взглядом то по этим самым картинам, то по экрану собственного мобильника. даже мистер ромирес старается проявить интерес, но снова давит зевок, раздувая щёки, и лорра всё-таки закатывает глаза — боги, с мистером муром здесь определённо было бы куда веселее и интереснее.

вздохнув, девушка подходит к одной из картин. «крыло сизоворонки» — красуется подпись рядом с нею. перья кажутся лорре настолько реалистичными, что тот час хочется провести кончиками пальцев вдоль зеленоватых и синих линий, очертить мягкий изгиб кости, аккуратненько пощупать — а вдруг эти перья такие же мягкие и шершавые, как и настоящие? зная, что подобное абсолютно не приветствуется в музеях, лорра только подходит ближе, всматривается в некоторые повреждения картины, появившиеся в ней с годами, потом обводит всю композицию полностью и прищуривается. медленно бредёт вдоль стены, всё ещё ощущая покалывание в пальцах от желания прикоснуться, задерживается напротив сыча со своими глубокими тёмными глазами, в которых, как кажется, вот-вот и увидишь собственное отражение. движется дальше и наконец аккуратненько, словно бы невзначай, останавливается в парочке метров от мишеля.

— впервые вижу, чтобы преподаватель, сопровождающий учеников на экскурсии, имел наименьшее желание здесь находиться, — лорра смотрит на мистера ромиреса, замершего около одного из проходов  в другой зал и уже в открыто лазающего по телефону, а после поворачивает голову к мишелю и улыбается ему уголком губ, причём так заговорщически, словно у них есть какой-то общий секрет на двоих.

— вас очень интересно слушать, — наконец, немного тише признаётся она, неожиданно ощущая прилив смущения. словно пытаясь понять, куда бы себя деть, лорра тот час сцепляет ладони замком, нервно потирая костяшку запястья. — в плане, знаете... признаю, что раньше никогда особо не интересовалась художниками, их вкладом в общую культуру и в искусство в частности, а теперь... теперь даже захотелось узнать, каким же просто был человек этот дюррер, — взгляд скользит по автопортрету художника, висящему напротив, огибает очень натурально изображенные локоны и волоски меха. — это многого стоит, — оборачивается на мишеля снова, слегка поджимает губы, но всё ещё легонько улыбается. даже стоять с мистером баския оказывается на удивление спокойно и комфортно.

а могу и вот так

как бы енох каждый раз не хмурился, как бы плотно не сжимал зубы и как бы не кривил рот - а на душе всё равно становилось противно-легче. как от поглаживания терпко-мятным, горячим, въедающимся под кожу крепко-крепко, и всё равно - приятно.

тошно от самого себя.

но от всего мира тошно ещё больше.

- ты собираешься пихать идиотские шутки о смерти и убийствах после каждого слова? - они пересекаются взглядами в зеркале заднего вида, две прямые линии с кривыми углами, тут же отскакивающие друг от друга. енох смотрит куда-то за окно, где пыль скользит по разгорячённому асфальту и скрипит под колёсами, словно раздробленные в труху кости.

ладонь у эндрю тёплая - такая же приятно-противно-тёплая, как и его слова, как и весь он сам.

чужие ладони енох помнит плохо - всё смешалось уже водоворотом воздуха, толчками и подбитой кожей. тетради под ботинками, грязные линии поперёк разлинованных листов, капелька - крошечная, солёная, бледная - крови. не своей. но на собственных пальцах - подушечках, сжимающих комок салфеток. глаза у эндрю тёмные, болото в сизом тумане. и взгляд - пробирает, заглядывает, словно ищет тайные проёмы и ключи, спрятанные под дверными ковриками.

[indent] снова.

[indent]  [indent] и снова.

[indent]  [indent]  [indent] [и снова]

хочется дёрнуться раненным и подбитым зверем, снова хочется включить жертву - не трогайте не трогайте не трогайте. вжаться плечом куда-то между сидением и дверцей, глянуть из-под лба, словно это что-то значит.

енох не двигается.

ладонь у эндрю тёплая, сжимающая крепко, настойчиво, словно спасательный крюк, вытаскивающий из плотной, неуловимо засасывающей трясины.

[indent]  [indent] [ну же, давай, вылезай из собственной головы]
[indent]
[п о с м о т р и н а м е н я]
[indent]
енох не смотрит.

но на душе противно-приятно.

спокойно.

хоть на мгновение.

они едут всё дальше и дальше - и всё ближе и ближе. граница маячит где-то на горизонте, одной сплошной точкой поперёк линии и контура гор - тех самых, что где-то там, слишком далеко, чтобы вообще верить в их существование. енох смотрит туда же - куда-то очень далеко - и очень хочет убежать, скрыться. не - [только] - из-за разлагающегося трупа в багажнике, а просто так. сбежать, наконец-то почувствовать себя свободным, словно птица, у которой крылья не подбиты и не перерублены ржавой проволокой со стены отцовского кабинета.

енох представляет отца - глаза, складки, брови, изгиб носа - и огромную, широко раскрывшую крылья птицу позади, наглухо прибитую к стене гвоздями.

[indent]  [indent] красиво.

[indent]  [indent]  [indent] эстетично.

[мёртво]

енох иногда задумывается, почему они вообще просиживаются - [просиживались] - в этой дыре, перекрытой куполом властей. какие-то учёные, какие-то эксперименты, какие-то исследования.

"ядерное оружие", - умно и кротко изрекала бабуля нана, постукивая пустым бокалом - тоненькая плёнка белого вина на дне, блекующая под солнцем из-за занавесок, - когда они с отцом гостили у его родителей. отец дёргал уголком рта - енох следил за ним в детстве, впитывал, словно губка, чтобы запомнить, как делать ни-ко-гда, - и натягивал улыбку - такую приторную, резкую, сухую. бабуля на него даже не смотрела - глазела в свой пустой бокал, укачивая его в ладони, и думала о чём-то. наверное, о великом.

бабуля всегда нравилась еноху - её ладони были тоненькими, костлявыми, с собравшейся кожицей под суставами. и касания её были аккуратными, едва ощутимыми, словно стая мотыльков, пролетевшая над полем.

а ещё она всегда понимала, что в маленьком городке просто легче построить из себя великого.

енох понял не сразу

эндрю врывается - [снова] - бесцеремонно, резко, словно насмехаясь.

[indent] [словно спасая]

енох смотрит на него - [снова] - и молчит. секунду. две.

три.

в голове щёлкает и щёлкает и щёлкает, мелодично, словно отлаженный механизм. чужая шпилька проскальзывает мимо - мимо костей и плоти, оминая клубки нервов. енох смотрит и не видит - в голове теперь гудит.

- ты говоришь мне об этом только сейчас? - голос тихий, спокойный - возможно, енох бы и сам испугался, если бы знал себя хоть на микроскопическую частичку. пальцы сжимают пластиковую ручку пакета - ужасно неэкологично. единственный след, который они оставят в этом мире. мусор. - ты говоришь мне об этом только сейчас, чёрт возьми?! может, вообще бы на посту остановился, опустил свои грёбанные тонированные стёкла, указал своей тупой ладонью на полицейского и сказал: "о, енох, смотри, это - полицейский, который сейчас осмотрит грёбанную машину, найдёт грёбанный труп в грёбанном багажнике и нахуй нас повяжет"?!

енох - одна сплошная грёбанная бомба, у которой фитиль где-то внутри - трётся о стенки, рёбра и желудок, разжигается лёгким дуновением лёгких. вдох.

[indent] [сегодня без выдоха]

енох мечется зверем - взгляд по машине, пальцы белые - снег, который им никогда не увидеть в этой адской пустыне. ладони по коленям - пот собирается липкими каплями в выемках тела, впитывается в ворот футболки и на ремне джинсов. успокоиться.

[indent] [успокоиться]

енох смотрит так, будто не по-ни-ма-ет. моргает, словно это помогает, и смотрит, будто что-то различает кроме шумов - на мгновение кажется, что радио выкрутили на максимум, пустив скрежущую волну прямо поперёк век - таких же бесполезных, как и все их детские мечты.

ну давай же, блять

[в ы д ы х а й]
[indent]
- всё закончится грёбанной катастрофой! - шипит котом, наконец-то выпуская воздух из лёгких. ладонь в пакет - скользит, нащупывает. конфета. лимонная. кислая. с липким фантиком - енох кидает в бардачок, клацая замком, словно хлопая дверью. маленький бунтарь, сбегающий из дома и случайно прихватывающий с собой огромную кучу мусора. пластикового и биоорганического - в багажнике и на собственном сидении.

завязывает узел, перестукивая стенками консервов, закидывает пакет за спину - хочется не смотреть, включить бунтаря, рвущегося наружу, на полную мощность, но взгляд всё равно рвётся к задним сидениям. пакет распластался светлой кляксой по светлой обивке.

минуты тянутся слюной - лимонной и химозной.

конфета под дёснами, прижатая языком прямо над зубами.

город ускользает из их ладоней пылью - ядрёно-красной, мелкими частичками песочного человека.

[indent] [енох смотрит]

перед лобовым картинками мигает застывшая, легонько вибрирующая заведённым мотором фура.
[indent]
[и закрывает глаза]

Вэй Ин имеет исключительный талант, на самом деле у него много исключительных талантов, но этот, особо дорог сердцу. Он умеет улыбаться. Его улыбка имеет сотни и тысячи разных оттенков от банально веселых, до пренебрежительных, иногда ему достаточно улыбнуться, и достаточно проницательный человек сразу поймет, что он хочет сказать. Вэй Ину сложно было судить о проницательности Лань Вна Цзы — он был в глазах Вэй Усяня книгой на языке небожителей, которую сложно прочитать, а еще сложнее понять.

Вэй Ин улыбается ему и в этой улыбке читается: "как, подчас, любопытно складывается судьба, когда-то я искал твоего внимания, а ты отгонял прочь, а нынче мне от тебя нигде не скрыться."

Вэй Ин в последние годы все больше и больше предпочитал уединение, что было его общительному характеру совсем не свойственно. Хотелось бы сказать, что он наконец-то понял заветы Гу Су о медитации и вечном душевном покое, но это было бы ложью. Скорее он просто устал и, отсиживаясь, переживал все изменения, что свалились на него в последние годы. Оплакивал тех, кого не успел оплакать.

— Эх, Лань Чжань, Лань Чжань, — он качает головой в мнимой беззаботности, — Кто же так подкрадывается к человеку? Не знал бы я тебя, так подумал бы, что ты охотишься за мной, — Вэй Ин, будем честны, не горел желанием говорить с Лань Чжанем о темном пути. Буквально каждая их встреча начиналась и кончалась тем, что они обсуждали эту тему. И встреч этих было на порядок больше, чем Вэй Ин рассчитывал.

Взгляд Вэй Ина был чистый и открытый, но на дне этих глаз плясали алые огоньки. Война на всех них оставила свой след — на ком-то больше, на ком-то меньше. Вэй Ин лишился в процессе семьи, пусть не родной, но дорогой сердцу, лишился он и доверия брата, который, пока был одержим местью, все еще принимал его, но теперь, когда Юн Мэн был отомщен, взгляд его все больше становился отдаленным.

Как будто с каждым днем он видел в нем все меньше брата, и все больше адепта темного пути. Это вызывало у него горький, полный злобы смешок. Он чувствовал, как над его головой сгущались тучи — раньше его "темный путь" был полезен, а теперь представлял угрозу.

Он не брался утверждать точно, но может и Лань Чжань тут ради этого. Они ведь никогда не были друзьями, да? Второй нефрит всегда с легкостью отвергал его дружбу, так что может измениться теперь?

Вэй Ин не хотел признавать, что война выжгла его сильнее, чем он думал. Что сделала его параноиком, что видит всюду врага. Не хотел признавать, что он чувствует себя...одиноким, злым, расстроенным. Что ему не хватило, что будь его воля, он заставил бы тех, кто убил родителей Дзян Чена, страдать снова и снова.

Лишь остатки рассудка и то, что в глазах Ян Ли он не хотел стать совсем чудовищем, не давали ему окончательно провалиться во тьму.

— Может, мы хотя бы выпьем? — оглядев своего спутника с ног до головы, он, усмехнувшись, поправился, — Ну, или поедим?

Вэй Ин готов был даже станцевать, только бы не обсуждать путь тьмы снова. Он слышал уже все, что о нем можно сказать, но когда-то давно он выбрал его, и не собирается отступать от своих слов и действий. В отличие от тех, кто благосклонно относился к нему лишь тогда, когда он был полезен