— Кабуто-кун, будь так любезен теперь провести замеры и зафиксировать состояние покоя. [...]
— Саске-кун, надеюсь, ты знаешь, как губительно на тебе может сказаться застой чакры? В твоём возрасте эта проблема может привести к потере контроля и неточности в исполнении техник высокого класса. И я уверен, что мы оба в этом не заинтересованы. [...]
— В первую очередь следует определить твои предпочтения. Мужчины или женщины, Саске-кун?

Саске очень бледный.
Очень-очень бледный.
Ненормально бледный.
Или красный. Очень-очень красный.
Ненормально красный.
И очень холодный хотя наверное горячий. Или всё от места зависело.
Саске очень сильно зол.
Очень сильно смушен.
Очень сильно в ступоре.
Ещё, кажется, не с концами мёртвый внутри, но ставший к этому на шаг ближе. Или на два. Или на три.
Судя по его лицу, кажется, всё-таки ни три: оно замершее, один глаз открыт широко-широко, черная бездна нынче застыла и стала стеклянной, в то время как второй приоткрылся только для того, чтобы выдать некое подобие тика — единственная подвижная, не отмершая часть юного, по-прежнему непростительно смазливого и красивого лица.

Почему?
За что?
Что Саске сделал не так?
Ему мало было выжить?
Для чего это всё?
Почему Итачи не позволил ему умереть вместе с родителями?
Невыносимо захотелось в могилу. Прилечь, отдохнуть, оказаться запертым в гробу или керамическом изделии, будучи трупом, прахом, кем угодно, но не живым. Не с Орочимару. Не, прости Господи, подростком, которому не посчастливилось обладать завидно хорошим, крепким и сильным... здоровьем. Как же он хотел умереть. Как же сильно хотел.

Невыносимо.

Единственное, что слышал Саске — это собственную пульсацию. Вены, артерии, гоняющее кровь сердце, в то время как остальное мылилось фоном, терлось в своём абсурде и... спасибо, тянувшего назойливого давления поубавилось. Непроизвольно. Значительно. Не то чтобы мальчишка имел что-то против змей, но не у причинного места. Не когда на нем сидел чёртов БОЛЬНОЙ УБЛЮДОК, ЗМЕЙ НЕВМЕНЯЕМЫЙ, САННИН ЧЁРТ ПОДЕРИ ССАНЫХ ДЕЛ, УЕБИЩЕ НЕЗДОРОВОЕ, НЕ ЗНАЮЩИЙ О ЛИЧНОМ ПРОТЕСТАНТСТВЕ МОРАЛЬНЫЙ ИМБЕЦИЛ, МРАЗЬ ПРЕЗРЕННАЯ. С линейками, сука. Не в момент, когда Саске намеревался в привычном духе поскорее избавиться от напряжения, мотивируя себя мыслями о Итачи; неизменно мёртвом; неизменно у его ног.

Господи, Ками-сама, как так получилось?... Разве на э т о Учиха подписывался, когда пришёл с простым желанием: получить силу, чтобы убить одного конкретного человека и ПРОСТО НАКОНЕЦ-ТО, БЛЯДЬ, УМЕРЕТЬ? ОТМУЧИТЬСЯ? Не сейчас. Не во время утреннего наяривания. Не перед Орочимару, не перед КАБУТО, мать бы его подрали чем угодно... ОН ЕЩЁ И КАБУТО ПРИТАЩИЛ?!...

Чаша терпения покачнулась.
Чаша вменяемости [происходящего, саннина, Саске] сорвалась с крепления.
Чаша понимания скатилась со стала с шумом.
Какая-то ещё чаша треснула. В голове три точки, прострация и бьющийся о твердый пол чугун после падения в бесконечно глубокий колодец.

С лицом неизменным, совершенно меланхоличным, абсолютно мёртвым, тотально непонимающим, ПОЛНЫМ АБСОЛЮТНЫМИ СТРАДАНИЯМИ И КРИЗИСОМ ВСЕХ ВОЗМОЖНЫХ ВОПРОСОВ, мальчишка сначала просто смотрел перед собой, сквозь Орочимару, думая о том, что умереть — хорошо, но сначала надо, чтобы умер Итачи, и тогда он сможет умереть тоже, или что там будет значить это поглощение, а потому надо потерпеть немного; потом, когда Орочимару в своём... интересном положении принялся куда-то тыкать, чуть повернул голову в нужную сторону.

— Чт... ?! ?!
Стеклянный взгляд стал ещё более застеклённым. То, что ещё не было мертво, продолжило умирать, трескаясь дальше. Краснота сменилась бледностью. Мыслей голове не осталось совсем. Только терпение и сила воли. Всё.

— Итачи, — меланхолично выдал брюнет, почти всерьёз начиная принимать это за дурной сон. Орочимару болен, Орочимару омерзителен, но у всего должны были... иметься... гра...? Больной ублюдок. Глаз снова словил тик: зато раскрылся полноценно после. Теперь на мир — вот это вот изображение немного иного мира — смотрело две плоские чёрные бездны, готовые раскрошиться подобно стеклу. — Мёртвый. От моей руки, — неизменно, на той же волне. Буквально по слогам.

Плевать, о чём это больное животное спрашивало. Саске хотел лишь одного. Только одного. В принципе. Всегда. Давно. Кроме того, чтобы его оставили в покое.

Нет, Учиха не желал думать, что имел в виду Орочимару, хоть и способен понять. Не желал. Не хотел. Это уже слишком. У всего должно быть... у всего имелось... Почему просто нельзя было оставить его в покое? Зачем ему знать про потоки? Он итак знал, что откуда выходило; знал, откуда брались дети и откуда им браться не следовало. Всё. Он не стремился к детям сейчас, дальше брата вообще ни во что и ни в кого не стремился, и ему вообще-то люди в принципе не нравились [теперь нравились ещё меньше, ведь Орочимару формально по-прежнему к таковым относился]. И животные, вообще-то, тоже, если говорить в ЭТОМ русле... так, стоп. Стоп. СТОП!

Саннину не следовало шевелиться. Ему вообще не следовало сидеть на Саске [в столь... личном состоянии]. Ему вообще не следовало находиться рядом с Саске. Ему вообще не следовало быть здесь. В принципе. АПРИОРИ.

Ебаный абсурд.
Если бы в мире существовали дурки, то Учиха бы сказал, что "дурка ебать", но ментального здоровья не имелось не только у него, но и у всего мира как явления, потому, увы.

Голова повернулась в прежнее положение. На пару секунд закрыл глаза. Вдох. Выдох. Не умер. Не спал, не сон. На щеку, кажется, что-то капнуло. Снова открыл совершенно стеклянные глаза.

В таком положении не сложить печать так, чтобы себя не покалечить и выдать что-то толком — ступор никуда не делся, потому что ненормальность ситуации даже для обители психопата зашкаливала. Зато... чёрт подери, только не снова, только не опять, только не в ТАКОЙ ситуации. И всё же... Да, Саске не дали трагично-естественно подрочить в мыслях о брате, чтобы пойти тренироваться и готовиться к акту свей своей жизни... бою, простите.

Не выходя из абсолютно неуютной, унижающей, ущемляющей, позорной, смущающей скованностью, буквально убивающей всё, что способно умереть, Саске просто решил выпустить Чидори. В этом ебучем положении. Просто.

— Пошли. Все. Вон. С. Меня, — загробно, отрешенно, аминь.

Why. За що. Чому. De се. Nande.